Было бы неправильным сказать, что слово «репатриант» стремительно ворвалось в лексикон современных узбекистанцев. Нет, оно входило в него постепенно, как когда-то такие термины, как «инфляция», «приватизация», «гастарбайтер»… Старшее и среднее поколение помнит, что, например, «инфляция» и «безработица» это «где-то там, на [загнивающем] Западе», то есть далеко от нас. А репатрианты – это что-то про Израиль.
Но времена изменились. И война, нестабильность – это, оказывается, совсем рядом с нашими границами, и слово «пандемия» уже давно не повод для насмешек и мемов (как было когда-то с «тоже далёкими» птичьим и свиным гриппом, лихорадкой Эбола, обошедшими Узбекистан), а реальность, в которой приходится жить: карантин, маски, вакцинация, «Оставайтесь дома» и т. д.
То же с репатриантами. Они есть. Их много. Их становится больше. Некоторые из них вернулись из «горячих точек» задолго до появившихся в СМИ сообщениях об спецоперациях «Мехр». Но информацию об этом тогда об этом замалчивали или не давали говорить, да и до сих пор говорят редко.
Ранее UzTrend начал серию публикаций, посвящённых прибывшим женщинам и детям, вернувшимся в Узбекистан из зон боевых действий – из Афганистана, Ирака, Сирии. Здесь не всё так просто. Мы не можем публиковать имена, фотографии (за редким исключением, как в первой части проекта) без их согласия. Даже нежелательно называть махаллю или город, где живёт героиня повествования. Потому, что отношение к репатриантам в обществе не совсем однозначное. Вторая часть выпуска нашего проекта “Возращение с войны” была посвящена реабилитации и социальной адаптации этих людей, а в особенности детей – привыкших к бомбёжкам, лишениям, голоду. Их матери (отцы убиты или находятся в плену, тюрьме, пропали без вести) не любят публичности, с опасением относятся к любому, проявленному к ним вниманию журналистов. И их можно понять.
Но мы продолжаем наш проект. История Тахира и Зухры. В одноименной сказке Алишера Навои много похожего: бедняк, сундук с человеком внутри, любовь, надежда, смерть…
Молодая семейная пара, Зухра и Тахир, оба – из Наманганской области. Муж, устав искать работу на малой родине, хотел податься в Ташкент, как делали многие, но потом решил уехать вовсе. Друзья позвали в Санкт-Петербург.
В 2011-м году Эльмира, беременная их первым ребёнком, тоже отправляется в “Северную столицу” России, чтобы начать новую жизнь. Но, как оказалось, ненадолго. Её супруг к тому времени уже решил, где есть “новая лучшая жизнь” и сразу по приезду огорошил жену: “Мы едем в Иран!”
Захедан – город ковроделов и ремесленников, расположен в сорока километрах к югу от стыка государственных границ трёх стран — Ирана, Пакистана и Афганистана. Здесь молодым переселенцам, проделавшим путь из Ташкента через Санкт-Петербург, Баку и Стамбул, обещали дом (как выяснилось по приезду – с ужасными условиями: тёмный, грязный, захламлённый) и работу. Но этот город стал только временным пристанищем их семьи. Уже тогда Эльмира поняла, что её муж – боевик «Исламского государства».
– Я сказала мужу, что хочу вернуться домой. Он спустя какое-то время разрешил, но сказал, что сам останется. Я поехала, но граница была закрыта. Пришлось вернуться. Через какое-то время мы смогли уехать в Турцию. Он устроился работать на стройку. Но заболел сын, нужны были деньги, много больше, чем зарабатывал муж…
Ради здоровья сына (а к тому времени Зухра родила уже четвёртого ребёнка, один умер в Захедане от кори), Тахир берёт деньги взаймы. Лечить сына можно было только у частных врачей (в Турцию семья вернулась без документов), а это очень дорого. Мальчик в итоге выздоровел. Но кредитор требует отдать долг или… ехать в уже охваченную гражданской войной Сирию. На чьей стороне Тахиру предлагают воевать (официально – «работать на нефтяном месторождении»), думаем, читателю объяснять не нужно. В 2014 году семья снова пытается бежать в Турцию, но посредники просят большие деньги – они тоже рискуют своими жизнями. Видимо, об этом стало известно наёмникам Тахира.
– 25 октября 2017 года ему сказали завтра выходить на работу, мол, за ним заедут. Утром его увезли на машине, и больше я своего мужа не видела. Позже я узнала, что он был убит своими же при попытке к бегству, — говорит Зухра.
Находясь в лагере для женщин, вдова познакомилась с соотечественницей, тоже родом из Намангана, и узнала, что цены посредников, доставляющих до турецкой грfницы, выросли до $2500 с человека. Ей удаётся связаться с родственниками в Узбекистане и она просит $4000 долларов, чтобы вернуться домой. К счастью, на неё выходят спецслужбы Узбекистана, готовящие первую гуманитарную операцию «Мехр».
В день «Х» она с детьми выходит из дома. Надо сказать, что женщина без сопровождения мужчины в «халифате» на улице появляться не должна. За углом она прячется от патруля и в условленное время двигается к месту, где её ждёт машина. В кузове что-то вроде большого сундука, куда закрывают людей.
— Я дала детям димедрол, что бы они спали. Если бы их крики или плач кто-нибудь услышал, нас бы убили, как других женщин, которые пытались бежать до нас. В этом сундуке в кузове машины мы доехали до границы…
Что помогло Зухре, вернувшись домой, начать жизнь заново? В первую очередь — СЕМЬЯ. Женщина благодарна всем, кто помог ей вернуться домой и тепло принял на родной земле.
Репатриантов из горячих точек возвращают несколько стран. У всех свои подходы. Узбекистан делает упор на реабилитацию в семье. Здесь считают, что самое главное в успехе — как репатрианток примут родители, родители мужа, другие родственники. Надо помнить, что многие из тех, кого вернули или самовозвращенцев отсутствовали на родине долго.
Отношение со стороны родственников бывает разным. Ш. развелась, ещё проживая в Узбекистане. Ребёнок остался с ней и с отчимом. Со вторым мужем они уехали на Ближний Восток, там оба погибли. Сына вернули в Узбекистан в результате одной из операций «Мехр». Сейчас он снова живёт со своим отцом. Бывает, если нет родителей, воспитанием сирот занимаются бабушки и дедушки, даже дяди и тёти.
Другой вопрос — жильё. Если семья приняла дочь и внуков, и есть необходимые условия для проживания, то всё хорошо. Таких случаев большинство. Вот, что говорит директор Международного социально-просветительского центра «Барқарор Ҳаёт», занимающегося встречей и ребилитации репатриантов, Олия Владимировна ИЛЬМУРАДОВА (слушаем подкаст).
Это фото из Сурхандарьинской области. Одной из женщин-репатрианток, вернувшейся на родину, решением областной администрации была выделена 2-комнатная квартира. Кроме того, её сына устроили в детский сад, а ей самой назначили пособие по безработице, подарили швейную машинку. Узбекское общество в большинстве своем терпимо и лояльно относится к репатриантам. Исключения — когда в прессе появляются новости, подобные этой. Комментарии некоторых пользователей (к счастью, их немного) говорят сами за себя.
Авторов подобных комментариев принято называть «диванными экспертами». Они не знают, что многие из уехавших очень быстро поняли, что там совсем все не то, чего они хотели, что им обещали. Но бежать оттуда, вырваться не всегда возможно, и очень часто заканчивался трагично. Этих людей обманули. Но что заставило их поддаться обману, бросить своих близких и отправиться к «новой жизни», которые позже они назовут адом?
Справа — плакат советских времён, призывающий людей ехать осваивать Целину — масштабный проект времён СССР , реализовавшийся (1954—1965) в Казахстане, Поволжье, Урале, Сибири, на Дальнем Востоке и в Крыму. В русском языке «целина» — это ещё и «непаханое поле» в широком смысле этого слова: земля, территория, на которой нужно начинать всё с нуля.
Н. чуть больше 30 лет. В своего будущего мужа (назовём его Атхамом) девушка, вчерашняя выпускница медицинского колледжа, влюбилась с первого взгляда. Они познакомились во время празднования нового 2012-го года. Эту встречу, как выяснится позже, организовали родственники двух молодых людей. Но для Узбекистана это не нонсенс: родители подыскивают подходящую пару своему сыну или дочери.
— Я, как увидела, сразу влюбилась в него. Высокий, красивый. Я с детства мечтала стать врачом, спасать, лечить других людей. Закончив колледж ТашМИ (правильно — ТМА — колледж Ташкентской медицинской академии — прим. ред.), я хотела учиться дальше. Но здесь произошла встреча с Атхамом. Он тоже врач, в то время работал в России, а на Новый год приехал навестить родителей. Но не подумайте, что гастарбайтером работал. Нет, в клинике. Ну и я никуда поступать не стала, вышла замуж, забеременела… С какого-то момента он сильно изменился. Я чувствовала это. А потом сказал, что надо жить в «нормальном» государстве, среди правоверных. Там будет работа, деньги, всё-всё-всё, как он сказал: дом — полная чаша. И мы поехали…
Н. ничего не знает о судьбе её мужа — погиб ли он, сидит ли в тюрьме или находится в плену у курдов. Но точно не в лагере беженцев. Иначе, она бы его нашла. И не хочет говорить о нём. Только потом скажет: «У меня было предчувствие, что поездка в халифат ни к чему хорошему не приведёт. И потом боялась, что как вернусь — меня посадят в тюрьму».
Сейчас у Н. свой собственный швейный цех. Небольшой. Началось всё со швейной машинки, подаренной хокимиятом. Сначала перешивала старые детям, потом родственникам. А сейчас шьёт вещи на продажу.
Если бы нужно было выбрать какой-то визуальный символ реабилитации узбекских репатрианток — так это швейная машинка. Вернувшимся из ада женщинам её почему-то дарят в первую очередь. Собственно, вещь в хозяйстве нужная. Так кто и зачем едет в «халифат»? Мнение эксперта.
Представитель Института стратегических и межрегиональных исследований при Президенте Республики Узбекистан, профессор Бахтиёр Бобожонов, пожалуй, самый профессиональный эксперт в этом вопросе.
«Как исследователя, меня интересует один аспект: почему женщины покинули свою Родину и отправились в Сирию, в которой полыхала война? Что побудило их совершить такой радикальный поворот? По нашим приблизительным подсчетам, 10% репатриантов отправились в Сирию в 2016-2017 годах. В то время там шла война. Таким образом, зная это, они имели важную причину для принятия этого серьезного решения.
Я часто слышу на международных форумах: якобы, отъезд женщин в Сирию был вызван социально-экономическими проблемами. Также говорят о том, что отсутствуют социальные лифты, недостаточно условий для отправления религиозных потребностей. Согласно результатамнашего исследования да, такие причины есть. Но это не главное. Женщины, возвращённые из Сирии и Ирака пропитаны идеей «счастливого халифата». И наряду с этим, они рассказывают истории о том, как на них и детей бросали бомбы, сколько дней они голодали, терпели унижения.
Женщины уезжают в Сирию вслед за супругом, братом, отцом или близким родственником. Некоторые покинули родину всей семьёй.
Самая главная причина — это недостаток знаний. Судя по аттестатам женщин, все они получили неудовлетворительное образование. Они нигде не работали. В их семье приказ мужчины выполнялся беспрекословно. На мой взгляд, очень низкий уровень образования сформировал слабый иммунитет на внешние воздействия. В результате они были полностью оторваны от реальной жизни и воспринимали войну как нечто, похожее на легенду. Они не имели возможности объективно оценить ситуацию».
P.S. Альфия из Самарканда говорит, что какое-то время представлялась всем (и родственникам, и бывшим знакомым, и на работе) Аминой. Её новое имя означало: верная, надёжная, честная. Переименоваться ей предложил молодой человек, в которого она влюбилась. Когда они встретились, ей было 19, ему — около 25. Альфия- этническая татарка, но родилась в Узбекистане, красивая — это собственно всё, что я о ней знаю. Сейчас на ней кожаные брюки, куртка в заклёпках. Просит дать прикурить… Спрашиваю:
— Как же ты за моджахеда чуть замуж не вышла?
— Ну знаешь…. Он не пил, не курил, даже я бросила тогда. Не ругался, как все мои сверстники или соседи. Вёл себя нормально… Было в нём что-то…
История Альфии, вовремя остановившей такси по дороге в ташкентский аэропорт, в следующей части нашего проекта «Возращение с войны».
Предыдущие выпуски:
Возвращение с войны: Часть первая
Возвращение с войны: Часть вторая