«Продукты 24» в программе Берлинского кинофестиваля

Картина основана на реальных событиях – деле «гольяновских рабов». В 2012 году журналисты и правозащитники освободили 11 выходцев из Узбекистана, Казахстана и Таджикистана, которые около десяти лет находились в трудовом рабстве у владельцев сети продуктовых магазинов в районе Гольяново на востоке Москвы. Людей удерживали силой, эксплуатировали, избивали, девушек насиловали. Дело «гольяновских рабов» остается одним из самых громких дел о трудовом рабстве в современной России. Виновные до сих пор не наказаны, магазин продолжает работать, уголовные дела в России не заводят. Но в конце 2021 года Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) начал рассматривать это дело, и, возможно, оно сдвинется с мертвой точки.

«Я начал исследовать тему современного рабства несколько лет назад, когда снимал фильм о хлопке и принудительном труде, – рассказывает Михаил Бородин. – В России дело «гольяновских рабов», пожалуй, самое известное. Безусловно, меня тронула эта история, потому что я сам из Центральной Азии и мне близка тема мигрантов, я хорошо понимаю контекст нашего региона.

В процессе изучения этой истории, формирования идеи фильма, написания сценария и во время съемок я тесно общался с правозащитниками, которые занимались этим делом, и участницами реальных событий. Одна из них, Бакия Касымова, рассказывала важные детали и снялась в эпизодической роли.

Хоть фильм и основан на реальных событиях, это художественное произведение. Реальность сложна и многогранна, а сотни историй, связанных с этим делом, невозможно было бы уместить в двухчасовой фильм. Картина, которая получилась в итоге, – это, скорее, художественное переосмысление, передача ощущений от произошедшей истории (которая еще не окончена), а не точный пересказ. И я надеюсь, что история получилась цельной».

«Этот факт может маргинализировать мигрантов из Центральной Азии, сформировать мнение, что «это их дикие нравы». Для нас как авторов важно опровергнуть эти стереотипы. Современное рабство – это глобальная проблема, которая существует во многих странах и касается людей разной этнической принадлежности.

Я изучаю эту тему несколько лет. Принудительный труд, эксплуатация, браки по принуждению, нищенское рабство (когда людей заставляют попрошайничать) – это жуткие вещи, с которыми непросто соприкасаться. Но о них нужно говорить. Нужно говорить, чтобы задать вопросы себе, обществу, государству. Ответа мы, скорее всего, не получим, но пытаться нужно».

Михаил Бородин снимает художественные фильмы в жанре драмы, которые часто основаны на реальных событиях и связаны с остросоциальными темами. Но он делает акцент на том, что для него кино – это в первую очередь произведение искусства, а уже потом социальное высказывание, для выражения которого автор стремится использовать подходящий киноязык.

Для того чтобы снимать в Узбекистане, необходимо получить разрешение от агентства «Узбеккино». Документ позволяет арендовать оборудование, транспорт и помогает договариваться с руководством на местах. Этот процесс занял два месяца, поначалу агентство отказало, так как фильм «не соответствовал нормам». Но в итоге удалось получить разрешение на 11 съемочных дней.

Михаил рассказывает, что после получения разрешения особых проблем со съемками не было. Трудности были с оборудованием – качественные камеры для съемок в дефиците, а цены на их аренду выше, чем в Москве.

Что же касается руководства и персонала на местах, то чаще всего все было хорошо, люди помогали и были доброжелательны. Съемки фильма «Продукты 24» проходили в Ташкентской области – в Нурафшоне (до 2017 года – Тойтепа), откуда режиссер родом, Пскенте, Дустабаде.

«Во время работы я не чувствовал препятствий или недовольства из-за темы фильма со стороны местных жителей, причастных к производству. Мне кажется, причина в том, что мы снимали не просто кино о социальной проблеме, но рассказали личную трагедию женщины, которая борется за справедливость и стремится к свободе. Думаю, эта история близка и понятна людям».

«Мигрантов должны были играть мигранты. Зачастую в российском кинематографе присутствует колониальная оптика, когда мигрантов играют те, кто не имеет к этому отношения, а в итоговом произведении из героев превращаются в фон, чуть ли не реквизит. Это для нас неприемлемо», – отмечает режиссер.

Михаил Бородин уехал в Москву двенадцать лет назад, там он строит свою карьеру в кино. Но при этом подчеркивает, что его связь с Узбекистаном не разорвана. Он систематически приезжает сюда и в своем творчестве постоянно возвращается к темам, связанным с Центральной Азией. Здесь он снимает некоторые работы, в частности, свой дебютный полнометражный фильм.

«Когда я уезжал из Ташкента, то думал, что еду в Россию как русский. Но это оказалось заблуждением. Имея узбекский паспорт здесь, ты автоматически становишься узбеком. А внутреннее ощущение, самоидентичность пришли гораздо позже. Это связано в том числе и с фильмом «Продукты 24».

Сейчас я могу с уверенностью сказать, что я узбек, который двенадцать лет живет в России. Но я вырос и прожил в Узбекистане 22 года. Мне кажется, я понимаю, как устроена эта страна, как происходит коммуникация между людьми, какие есть больные точки и позитивные стороны. При этом сейчас я могу посмотреть на Узбекистан со стороны, и это, по-моему, самая точная позиция как для автора кино. Когда ты находишься внутри, у тебя другой взгляд. А еще я уже достаточно долго живу в России, чтобы понимать контекст и этой страны и применять это в работе».

«Эти люди привили мне любовь и интерес к искусству. Олег Карпов один из тех, кто взрастил во мне кинематографиста, научил монтировать, показал особое отношение к кино. А с Тимуром Карповым (фотограф-документалист, основатель галереи 139 Documentary Center) мы сняли первый фильм. Этот фестиваль был очень мощной инициативой, которая давала молодым авторам возможность поиска, эксперимента, позволяла высказаться и показать свое видео на большом экране. Это была потрясающая возможность.

К сожалению, сейчас я не вижу на фестивалях большого количества независимого авторского кино из Узбекистана, в отличие, например, от казахских режиссеров, которые представлены шире.

И вероятно, тут проблема не столько в таланте ребят, но и в том, какая почва для развития кинематографа, насколько развита индустрия в стране. Можно ли здесь раскрыться как автору? Или тебе постоянно нужно обращаться в худсовет, чтобы снять короткометражку? Если ты находишься в состоянии тотальной творческой несвободы и цензуры, то что из этого вырастет – большой вопрос. В том числе поэтому я и уехал строить карьеру в России. В те годы я понимал, что заниматься тем кинематографом, который мне близок, в Узбекистане невозможно.

В России пока такая возможность есть. Здесь тоже есть цензура – гласная и негласная, принимаются законы, которые ограничивают самовыражение. Но при этом пока можно снимать кино и получать поддержку частных фондов, платформ, а иногда и государственных институций (например, «Продукты 24» поддержал Минкульт России).

Но стоит сказать, что развитие карьеры в кино – это долгий и сложный процесс. Я не получил здесь высшего образования, а учился кинематографу по мере возможностей. Когда ты мигрант, то приходится много работать, чтобы не только зарабатывать на жизнь, но и развиваться как профессионал. Ушло больше десяти лет на то, чтобы понять, что я хочу снимать, сформулировать это, освоить мастерство, снять, начать продвигать свои работы на фестивалях».

Напоследок я задала Михаилу вопрос о том, какую роль в становлении его как личности и как профессионала сыграл Узбекистан и то время, когда он рос.

«Я родился перед развалом Советского Союза, и другого времени, кроме каримовского, не знал. В 1994-м пошел в среднюю школу № 1 имени А. С. Пушкина в Тойтепе. Все годы моей учебы на стене перед нами висел портрет президента. Каждое утро мы вставали и пели гимн, приложив руку к сердцу. А с 4–5-го класса в сентябре вместо уроков мы ходили собирать хлопок. Когда я учился в университете и произошли андижанские события, нас собирали в актовом зале, рассказывая, как террористы напали на госучреждение. Но уже тогда мы понимали, что все не совсем так.

Уже в то время я начал понимать, как тяжело заниматься творчеством в режиме тотальной несвободы. Но при этом параллельно я встречал людей, которые познакомили меня с искусством. Я ходил в театральную студию, нас водили на спектакли, показывали хорошее зарубежное авторское кино».